Рожков: «Ты пропускаешь все свои реакции через фильтр, чтобы на выходе осталась стерильная информация, в которой тебя больше нет»

Одно из качеств, которое подчеркивают в себе беларусы, – толерантность. Это объясняется тем, что в обществе нет видимой дискриминации уязвимых групп и меньшинств. Всё так, но с одним условием: тебе нужно спрятать отличия и мимикрировать под толпу.

Я понял, что отличаюсь от других детей, примерно в 6 лет. Точнее, дети дали мне это понять. Мальчики во дворе не приняли в свою компанию.

До момента, когда я осознаю, что я гей, пройдет 10 лет. Они знали уже тогда, их внутренняя ксенофобия определила чужака. Мне часто приходилось убегать от них. В спину летели камни и слова. С девочками было проще, пока они не начали взрослеть и проявлять сексуальный интерес, на который я не мог ответить взаимностью.

Мне было около восьми, когда я впервые узнал о геях. Мама смотрела телевизор, и вдруг резко воскликнула, сморщив лицо от отвращения, – фу, голубизна! На экране было двое целующихся мужчин, карикатурно манерных и феминных. Так мне преподали первый урок – быть геем омерзительно.

Мое половое созревание происходило в эру до интернета. В среде вокруг меня не было упоминаний о гендере и сексуальности и квир-теории.

Единственной предлагаемой ролевой моделью был российский артист Борис Моисеев. По телевизору часто показывали его клипы: мужчина средних лет, выпаленные в желтый волосы, яркий макияж, женственный театральный костюм. Он поет, нарочито широко открывая рот, а своими жестами и позами делает отсылки к половому акту.

Выступление заканчивается, публика аплодирует, а я чувствую стыд. Где-то глубоко начинаю подозревать, что я гей. Также понимаю, что именно этот образ возникает у окружающих, когда они слышат слово «гей». Образ, вызывающий у меня отвращение.

Я чувствую необходимость стать «нормальным». Так начинается моя социальная кастрация – я отказываюсь от своей сексуальной идентичности.

Довольно скоро пришло осознание, что, представляя во время эякуляции женщин, я не могу скорректировать ориентацию. Она проявлялась во всем: от тембра голоса и жестов – до образов, которыми я мыслил. Новой стратегией стало мимикрировать.

Оказалось, что именно этого от меня и ожидает общество. Все понимают, что я отличаюсь, но пока я продолжаю изображать из себя «нормального», ко мне относятся толерантно. Именно к такой «толерантности» готово беларусское общество.

В этот момент я понял, что для этой культуры моя настоящая личность неполноценна и не ценна. Кастрация проходит глубже, стерилизации подлежит все, что я делаю и создаю. В этом процессе участвуют все окружающие: коллеги, приятели, родственники.

Это молчаливый процесс, в котором настоящей идентичности запрещают проявляться. Не спрашивают – не говори. Любое ее проявление может вызвать агрессию и отторжение.

Квир-идентичность, постепенно выжигаемая адреналином и кортизолом, тускнеет.

Ты пропускаешь все свои реакции и слова через фильтр, чтобы на выходе осталась стерильная информация, в которой тебя больше нет.

В обществе, где квир-люди должны быть кастрированы, сложно выстраивать отношения. Многие представители комьюнити такие же травмированные, как и ты. Часть согласилась носить маску, часть приняла предлагаемый образ в ярком костюме. Близость может жить только в безопасных пузырях, среди людей, которые тебя поддерживают. Во всех остальных местах она превращается в активизм, акт протеста. Я не раз целовался на улицах Минска, предварительно обернувшись и оценив уровень опасности.

Два года назад я переехал в Британию. В Лондоне я начал замечать, что у людей здесь есть границы, в рамках которых могут жить их идентичности. Неожиданно обнаружил это пространство и вокруг себя – другие начали соблюдать мои границы. В рамках них я почувствовал, что могу безопасно исследовать не только свою маскулинность, но и феминность. Вместе с этим ко мне возвращается моя сексуальность и творчество.

Теперь я понимаю, что огромная часть моей энергии уходила на сдерживание.

Еще одна трансформация — мои отношения с партнером. Мы познакомились до переезда в Британию. Но именно здесь я впервые почувствовал, что мы существуем как пара. Нам не нужно скрывать за ширмой безразличия влюбленные глаза в общественных местах. Не нужно выдумывать историю про братьев, снимая квартиру, поддерживать эту легенду для соседей и коллег на работе.

На всю эту бесконечную ложь и маскировку больше не нужно тратить энергию. Ее можно вложить в нас. За два года прожитых здесь наши отношения развились и окрепли. В них есть любовь, уважение, доверие и свобода.

Опираясь на свой опыт, я могут сказать, что непринятие однополых отношений обществом – это главная причина, по которой в Восточной Европе квир-люди зачастую не могут сформировать устойчивые семьи. Общество просто не дает им пространства чтобы быть вместе.

Недавно власти Беларуси обновили закон о порнографии. Теперь под это понятие подпадает проявление ЛГБТК-отношений и грозит ответственность за распространение информации до четырех лет тюрьмы.

Также готовится закон о «пропаганде ЛГБТ+». Это означает, что квир-сообщество лишается права говорить о себе и о своем опыте не только в рамках социального договора, но и в рамках законодательства.

Как вы уже знаете, процесс социальной кастрации основан на молчании и игнорировании. Тишиной под ним подписываются миллионы беларусов, включая представителей демократических сил. Кастрация становится законной.